Эрбат. Пленники дорог - Страница 213

213

— Кисс знает, о чем говорит — сказал другой стражник, помоложе. — Вы же, мужики, и сами догадываетесь, что он хорошо разбирается в этом вопросе… Так и решим…

Не прошло и четверти часа, как все вокруг стало напоминать разворошенный муравейник. Народу набежало столько, что было непонятно, как они все умудряются разместиться в проходе между рядами камер! Спросить бы только, что они все здесь делают — и стражники, и военные, и просто люди в немалых чинах!.. На мой взгляд, все они бесцельно шумели, галдели и таращились на меня, как на какое-то хвостатое заморское чудище. Впрочем, это как раз понятно: не каждый день погибает один из членов правящей семьи, тем более от рук заключенного! Так как же не поглядеть на того (или на ту), кто осмелился пойти на такое неслыханное дело!

Естественно, что остаться без внимания, или без последствий такое никак не может, тем более что перепуганные стражники, стремясь снять со своей шеи как можно больше ожидающих их немалых неприятностей, сразу же кинулись с докладом не только к своему начальству, но и выше… Вот теперь мне приходится выступать в роли главного действующего лица. Вообще-то желания быть в центре событий я никогда не выказывала, но меня об этом и не спрашивали… Единственное, что я могла сделать — так это отойти к стене своей крохотной камеры, чуть подальше от чужих глаз и двух мертвых тел. Мне просто не хотелось стоять рядом с ними…

Вояр, глава тайной стражи, появился чуть позже и менее чем за минуту навел здесь порядок. Лишних людей выставили без долгих разговоров, стражников, тех, что были в застенке, когда сюда заявилась эта парочка погибших хамов — всех увели на допрос, а их место заняли новые, куда более хваткие ребята (как я позже узнала, из личной, очень небольшой гвардии Вояра). Вскоре стали уводить на допрос и тех из заключенных, что могли видеть или слышать хоть что — то из того, что недавно здесь произошло. Но вот что интересно — меня никто не трогал, ни о чем не спрашивал, не тащил на допрос, хотя, кажется, это должны были сделать в первую очередь.

Убитых надо было вынести из моей камеры, а до той поры, пока я находилась там, вместе с ними, входить ко мне никто не хотел. Вот оттого-то меня под усиленным конвоем перевели в другую камеру, чуть ли напротив моей старой, рядом с камерой Кисса. Почему с рядом ним? Дело в том, что иметь в соседней камере эрбата никто из заключенных не желал. Понятно, как рассуждает любой из сидящих здесь: стукнет такому (или такой) невесть что в голову, дотянется до тебя через прутья, разделяющие камеры — и все! А жизнь, какой бы она ни была, терять никому не хочется! Конечно, на желания заключенных охране наплевать, но они же, сидельцы, шуметь начинают, с криками требуют себе другую камеру, подальше от меня! Ну, а шум в застенке — вещь, крайне нежелательная.

Так что освободили рядом с Киссом две камеры подряд, и теперь с одной стороны моим соседом стал Кисс, а камера с другой стороны была свободна — желающих ее занять не находилось. А что касается мнения по этому вопросу самого Кисса, то его, во — первых, не спросили — никто, как видно, не сомневался в том, что он не начнет ругаться или скандалить, во — вторых, его в это время в камере не было — увели на допрос, как и многих из заключенных, а в — третьих, вернувшись поздней ночью с допроса, и увидев, что меня перевели к нему чуть ли не под бок, он ничего не сказал.

Единственное ехидное замечание, которое я чуть позже услышала от него — совет отодвинуть мою лежанку, которая стояла у прутьев, разделяющих наши с ним камеры, к другой стене. Дело в том, то наши лежанки стояли рядом, разгороженные лишь железной решеткой, что вызвало у Кисса желание отправить меня куда подальше от него. А не то, дескать, мало ли что, вдруг возьмет, да и прибьет он меня сегодня же под горячую руку: ночью, да в темноте, да когда никто не видит: это не задача, тем более что давно у него на такое дело руки чешутся… Ну — ну, пусть попробует, жду! Отодвигать лежанку я не стала — тяжелая, да и не хочется показывать этому, с хвостом бесцветных волос, что я его боюсь.

Люди в застенке утихомирились все только поздней ночью, когда после долгих допросов на прежнее место вернули всех заключенных. Вообще-то я людей понимаю. Не каждый день на их глазах эрбат убивает особу королевской крови. Им теперь разговоров и воспоминаний о произошедшем хватит надолго, а у некоторых это станет одним из самых запоминающихся событий в их жизни, о котором они будут рассказывать всем желающим.

Новые стражники порядок поддерживали куда строже, чем прежние. Резко пресекали все ночные разговоры заключенных, и жестко требовали соблюдения тишины и порядка. Кисс — и тот молчал, хотя и не спал, а уж у меня и подавно не было никакого желания с ним общаться. Сон опять не шел, в голову лезла разная чушь…

Интересно, что теперь со мной будет? Ну, то, что ненадолго отдалившаяся было от меня плаха снова вплотную приблизилась к моей голове — это как раз не удивительно. За смерть одного из членов семьи Правителя меня никто не будет гладить по головке. Куда скорее эту самую голову могут снять, и все посчитают это более чем справедливым наказанием. Но, тем не менее, я не чувствовала ни малейших угрызений совести или жалости: не тем людям головы посворачивала, чтоб о них можно было жалеть, или просто вспомнить добрым словом…

Н-да, что не говори, а все же многовато свернутых людских голов успело скопиться на моем счету смертных грехов, за которые мне придется отвечать, когда предстану перед Высоким Небом. Разбойники на дороге, Клещ, сегодняшняя парочка… И это за тот короткий срок, что прошел после моего отъезда из поселка! Закрыв глаза, я вспоминала лица убитых, каждого в отдельности… Ведь любил же их кто-то, и семьи у некоторых наверняка были, все они чего-то хотели от жизни!.. Простите меня, парни, но, к сожалению, так уж складывались обстоятельства: или я — вас, или вы — меня! Пусть уже и поздно думать об этом, но я взмолилась Высокому Небу: несмотря на то, что каждый из тех, кто пал от моей руки, и не являлся образцом достойного человека, но Вы там, у себя, наверху, осудите их не по грехам и совершенным ими поступкам, а по вашему безграничному милосердию… Я знаю: мне тоже придется отвечать за пролитую кровь, когда предстану перед высшими судьями…

213