Эрбат. Пленники дорог - Страница 371

371

— Лиа, а в твоем родном поселке есть такие же ягодные поляны? — спросил меня Кисс.

— Таких богатых на ягоды я не видела. Есть, конечно, земляничные поляны, куда ж без них? но таких, чтоб ягоды на них можно собирать горстями я пока что не встречала. Так, слыхала кое — что от тех, кому повезло натолкнуться на подобные места… Да и в лес я ходила только до того, как мне исполнилось девять лет.

— А что потом?

— Потом… Потом я перестала быть человеком. Стала домашней рабыней. И в лес больше не ходила, впустую время не теряла. Уйти в лес за ягодами или грибами — это потеря нескольких часов, которые могут быть использованы с куда большей пользой для домашних дел, или для выполнения очередного заказа по шитью. За эти несколько часов я успевала вышить или сплести немало. Или что необходимое по хозяйству переделать, белье постирать, за скотиной убрать, еду приготовить, матушке и сестрице очередное растирание сделать… Куда выгодней было покупать те же грибы — ягоды у поселковых детишек: они в наших местах дешевые, а ягоды многие и собирают как раз для того, чтоб проезжим продавать, лишнюю монетку заработать…

Я не стала говорить Киссу о том, что сегодня я впервые за много лет наелась ягод. Впрочем, не только наелась, а и впервые попробовала их за последние годы… Мне невольно вспомнилось, как семнадцать лет назад бабушка впервые купила ягоды у соседских детей. Кстати, этими купленными ягодами тоже была земляника. До того, как и все дети в поселке, в лес за ягодами ходила сама. Но после проведения обряда эценбата мне было запрещено покидать дом и выходить за ворота. Только с бабушкиного разрешения и только за водой на колодец… Тогда, в девятилетнем возрасте, увидев на столе туесок с душистыми ягодами, я не удержалась, и зачерпнула горсточку ягод. Ну, земляника — это настоящее лакомство даже для взрослых, не говоря о детях! Не удержалась, и взяла еще… На пол меня свалил сильнейший удар палкой. Бабушка была в ярости, вернее, от злости она не помнила себя. Наверное, она и до того была не в настроении, а увидев, что я взялась за ягоды, сорвала на мне накопившееся зло… Палка снова и снова опускалась на меня, пока не переломилась. Но этого было мало. Бабушка схватила вожжи и хвостала ими меня так, что синяки от тех ударов не сходили с моего тела не одну седмицу. " Не смей жрать того, что тебе не положено! — твердила она, как заведенная. — Это не тебе! Это для твоих больной матери и сестры! Не тебе, корова, ими пузо ненасытное набивать! Не для тебя их покупали! Всех объесть готова, лишь бы свою утробу ублажить!..". Много чего она мне тогда наговорила, даже сейчас, спустя многие годы, про то вспоминать не хочется. Больно и противно. Однако бабушка добилась, чего хотела: тот жестокий урок мне навсегда врезался в память. С той поры я никогда не ела ягод. Не дотрагивалась даже до тех, что росли в нашем саду. Я кормила ими матушку с сестрицей, а оставшиеся или сушила на зиму, или томила в печке. Зимой они у них шли за милую душу… Высокие Небеса, не стоит ворошить прошлое, тем более, что я там немногое могу вспомнить добрым словом.

Но Кисс что-то уловил в моих словах, и больше ни о чем спрашивать не стал. И хорошо. Только в его взгляде появилась жалость. А вот этого мне не надо. Не привыкла. Лучше я его спрошу про то, что меня давно интересует.

— Кисс, ты как-то сказал, что с ранних лет не имеешь семьи… Сколько тебе было, когда ты остался один?

— Это имеет какое-то значение? — голос парня вновь изменился, стал чуть более сухим и холодным.

— Просто хочется немного больше знать о человеке, с которым меня свела судьба.

— Как интересно звучит: свела судьба…

— Кисс, ты опять начинаешь уводить разговор в сторону. Я спросила без всякой задней мысли…

— Ну, если без мысли… С семи лет.

— А что тогда произошло? Как ты потерял семью?

— Семья… Ну, ее, как таковой, и не существовало… А дом… Как выяснилось, у меня его никогда не было.

— А родственники? У тебя есть хоть кто-то из родни? Братья или сестры…

— У меня? — Кисс неприятно усмехнулся. — У таких, как я, никого нет.

— Кисс, я видела у тебя оберег. Фигурки донн — ди. Старенькие. Судя по всему, они находятся у тебя с детства. Этот оберег от родителей получил? Они у тебя живы?

Кисс какое — то время молчал. Я думала, он мне уже не ответит, но ошиблась.

— Донн — ди дала мне мать. Она была самым лучшим человеком на свете.

— Была… Она умерла?

— Нет. Ее убили.

— Когда?

— Давно.

— Где?

— Далеко отсюда.

— Кто?

Кисс замолчал. Закрыл глаза, делает вид, что задремал. Если молчит, то лучше сменить тему разговора. Только вот о чем его спросить? А молчание тяжелое, не хочется ему отвечать на мой вопрос… Ох, Кисс, отчего ты не хочешь мне ничего рассказывать ни о себе, ни о своих родных? Все, что я о тебе знаю — это отрывочные редкие сведения, говорящие совсем немного. Если что и рассказываешь охотно, то только о тех странах, где бывал раньше, куда тебя забрасывала судьба…

Конечно, при большом желании можно войти в сознание Кисса, покопаться там… Только вот делать этого я не хочу, и вообще считаю, что заходить в мысли стороннего человека можно лишь в случае крайней необходимости, или же по его разрешению. Иначе это будет похоже на то, как если бы к тебе в дом без приглашения заявился незнакомец и бесцеремонно начал копаться в твоих вещах, отбирая для себя то, что ему интересно…

— Смотрите! — раздался голос Толмача. Мальчишка бежал к нам, держа в руке большую стрекозу. — Вы только посмотрите, какая здоровенная! И какая красивая!..

371