Эрбат. Пленники дорог - Страница 297

297

— Но, — пришел в себя герцог. — Она же…

— Я, кажется, понятно сказал — оставьте нас одних.

— А я бы вас попросил — это вмешался в разговор один из находящихся в избе мужчин, — я бы попросил говорить с нами в ином тоне. Здесь присутствуют…

— Все — вон! — причем сказано было так, что замолчал даже герцог, а его издающий слабый писк племянник чуть не прикусил язык. Оставшиеся на ногах двинулись к выходу, не забыв прихватить с собой все еще постанывающих приятелей.

— Руки развяжите — попросила я.

— Вначале брось на пол нож. Это приказ.

Что ж, можно и бросить. Вернее, выронить, все равно я его едва удерживаю в почти негнущихся пальцах. Правда, нож все же, для пущей надежности, может, стоит отправить под лавку, что находится неподалеку от меня? Но намерение свое выполнить не успела. Один из тех, кто направлялся было к двери, по кивку мужчины подхватил с пола брошенный мной нож и разрезал веревки на моих руках. Ох, беда, руки затекли до того, что кажутся чужими! Принялась растирать кисти рук. Пальцы совсем ничего не чувствуют… Как я ими умудрялась нож подхватить да еще и держать его — ума не приложу!

— Разрешаю сесть. Вон там.

— Какая доброта! — усмехнулась я, присаживаясь на лавку у противоположной стены. — Повторю только что сказанное милейшим герцогом, как он, там бишь, выразился: тронута, душевно тронута!

— Не дерзи. И сердить меня не стоит. Я и без того нахожусь несколько не в том настроении, когда со мной можно шутить, причем мое неважное душевное состояние возникло отчасти и по твоей вине. А когда у меня скверное настроение, то кое — кому может быть плохо, и что характерно, прежде всего плохо может быть друзьям того, кто меня рассердил. Это касается прежде всего тебя и твоего дружка. Так что советую замолчать. По-настоящему еще ни тебя, ни твоего приятеля пока что не трогали, оттого ты и позволяешь себе лишнее. Но это дело исправимое, тем более наказать вас обоих есть за что, а наказание я пока что отменять не намерен. Как раз наоборот. Поэтому не стоит тебе сейчас выламываться ни передо мной, ни перед кем-либо иным. Хотя лично меня подобное пока еще только забавляет. Уж не считаешь ли ты себя круче всех эрбатов?

— А разве я считаю? Мне в голову такая мысль даже не приходила.

— Уже неплохо, раз знаешь, где можно остановится, и на каком месте тебе следует находиться.

— И какое же у меня место?

— Пока что ты можешь попасть на место тех, кому укорачивают язык за излишнюю дерзость и режут ремни со спины за пустое самомнение…

Вот даже как!.. Продолжая растирать руки, рассматривала колдуна. Мальчишки правильно описали внешность колдуна: среднего роста, смугловат, темные глаза, в черных волосах нет ни единого седого волоса. А если судить по правильным, своеобразным чертам лица, то я бы сказала, что он родом с дальнего юга, внешне чем-то походит на мать принца Паукейна. Возраст… Трудно сказать однозначно. Немногим старше меня. Ему где-то от тридцати до тридцати пяти лет. Холен, надменен, самолюбив… Презрительная улыбка, беспредельная самоуверенность в собственной значимости и силе. Возможно, у него есть для этого все основания… На первый взгляд — обычный мужчина, не красавец, но довольно интересный внешне, и совсем не страшный. Но, тем не менее, неприятный до омерзения! И глаза… Так смотрят столетние старцы, ненавидящие чужую молодость и этот светлый мир. Есть такие, которым возраст вместо мудрости и знания прожитых лет дает лишь злость, досаду за неудачно прожитую жизнь и неприязнь к всему новому. Даже его белозубая улыбка мне, непонятно почему, напоминала волчий оскал… Не знаю, как правильно сказать, но лично меня этот человек чем-то отталкивал до такой степени, что не хотелось даже находиться рядом с ним. А еще больше не хотелось находиться под его холодным изучающим взглядом. Такими глазами смотрят на неведомую букашку, которую не хотят выкидывать или давить ногой, а намереваются, забавы ради, прихватить с собой, чтоб показать эту диковинку друзьям — приятелям…

— Вы кто такой?

— Разве самой не ясно? Пошевели мозгами, если они у тебя есть. Или все растеряла, гуляя по лесу?

— Почему же, догадываюсь кто вы такой… Колдун. И, похоже, самый главный из находящихся здесь людей…

— Колдун… — его губы искривила презрительная улыбка. — О, Великий Сет! Это все равно, что назвать дракона большой ящерицей! И как ты сказала? Из находящихся здесь людей? Надо же такое сморозить!.. Ну да что от вас взять, людишки с куцым умом!.. Чем больше я с вами общаюсь, тем больше у меня копиться оснований вас презирать.

— Что вам от меня надо?

— Вопрос поставлен неправильно. Это я в настоящий момент прикидываю, сгодишься ты мне, или нет. Должен признать, пока что от тебя мне одни убытки. Мало того, что днем одному из моих людей голову проломила, так еще и здесь побоище устроила. Мужики к ней, можно сказать, с самыми добрыми намерениями, а ты к ним без всякой симпатии! Ай — яй — яй, дорогуша, как ты нелюбезна!

— Надеюсь, тот парень, которому я в голову камнем попала, пришел в себя? Простите, но он первый напал на нас! Должна же я была как-то защищаться от летящих стрел!

— Кто? А, этот… Ерунда. Сдох.

— Вы имеете в виду того парня, которому я в голову камнем попала? Он что, умер? О, Пресветлые Небеса! Я не хотела…

— При чем здесь ты? Я ему сам голову свернул, в назидание другим, чтоб знали: я растяп не прощаю. Мои приказы надо выполнять так, как я сказал, а иначе всем следует пенять только на себя. Это же полной мере относится и к тебе. Я сказал — ты сделала, и иных вариантов здесь нет и быть не может.

297