Не скажу точно, сколько времени я провела за изготовлением свадебных нарядов, могу лишь сказать, что немало — тратила на отделку и доработку каждую свободную минутку, вкладывала в эту одежду все накопленное мастерство. Сестра Вольгастра, когда я по весне показала ей то, что сшила к свадьбе, не побоюсь в том признаться, просто онемела. Чуть позже она мне сказала, что от восхищения чуть не обмерла, и только руками разводила, да твердила, что такой красотой можно любоваться вечно. Сейчас я понимаю: она уже тогда знала, что никакой свадьбы у меня с ее братом не будет, и это были скорее жалость и досада. А вот сам жених мой бывший так и не увидел, что же такое необыкновенное я для него приготовила к нашей ожидаемой свадьбе. Разок, правда, он этим поинтересовался, а все же я сумела удержаться, так их ему и не показала: примета, говорят, плохая! Только вот к свадьбе обычно жених должен и для себя, и для невесты одежду приобретать, а не наоборот. Впрочем, в моем случае все было, не как у людей…
А что касается одежды на второй день свадьбы, той, которую завтра наденем мы с Веном… Через год, когда в нашем поселке вновь останавливались все те же кхитайские торговцы шелком, я снова купила у них столь понравившуюся мне ткань, но на этот раз не белую, а цвета ночного летнего неба, темно — синюю, почти черную. И одежду из нее я изготовила совсем иной, куда более затейливой, и расшила ее рисунком, в точности повторяющей ветки шиповника. Только на моей одежде были яркие алые цветы и зеленые листья, а на костюме Вольгастра уже красные плоды созревших ягод шиповника и чуть пожелтевшие листья. Сестрице очень понравилось… К тому же на второй день свадьбы я сшила себе не платье, а брюки и рубашку — просто на все розыгрыши, шутки, игры и прочие веселья, которыми славится следующий день после свадьбы, куда удобней быть в брюках, чем в юбке.
Поселковый сапожник, которого я позвала стачать нам обувь, подходящую по цвету и фасону под свадебную одежду, долго возмущенно бурчал нечто насчет бесхозяйственных баб, которые не знают, куда девать немалые деньги, кроме как на никому не нужное баловство, но позже, отдавая мне готовый заказ, неожиданно сказал, что завидует Вольгастру. И еще добавил, чтоб я особо не расстраивалась — все, мол, будет хорошо! Бывает, дескать, такое у мужиков, дурят они перед свадьбой, но потом в себя приходят! Я, помнится, даже растерялась от таких слов… В общем, как не крути, а следует признать, что права была Марида — я просто ничего не хотела знать…
К вечеру успела закончить со всеми делами. Одежда после переделки сидела на ребятах просто замечательно. Чувствовалось, что они неохотой убирают ее в большую, новую сумку — пока еще не настало время ее надевать. Еще раз просмотрела содержимое своих сундуков, отобрала все более — менее подходящее Райсе и Даян, и отнесла им, не принимая во внимание никаких отказов. Туда же, в комнатку Даян, принесла и свою сумку с принадлежностями для вышивки и шитья — пусть ребенок учится мастерству. Помнится, Райса беспокоилась: как и на что девочка будет жить, если ее не станет? А работа с тканью — как раз для Даян. Я, как и все эрбаты, уже не работник — мне вышивка, как, впрочем, и вся работа хоть с тканью, хоть с землей — вся стала поперек горла; сестрицу Даю мастерству не обучили, да и особого желания возиться с нитками у нее никогда не было. И мне будет приятно, если все мои пяльцы, ножницы, коклюшки и прочая крайне нужная мелочь, без которой не обойтись в труде вышивальщицы и к которой я так привыкла за все эти годы, окажется в руках Даян, тем более что девочке вышивка очень нравится. Упорства ей не занимать, и для нее это лучший способ заработать в будущем на жизнь. Положила перед растерянной Райсой кошелек с деньгами — это меня родные мастерству бесплатно учили, а в городе выучится вышивке у хорошего мастера стоит весьма недешево. Кажется, Даян почувствовала, что мы уходим, и в ее глазах появилась тоска. Понимаю, малышка, наше присутствие вносило разнообразие в твою скучную жизнь…
Оба, и Вен, и Дан нервничали. Внешне это было не очень заметно, но я уже успела изучить их привычки и понимала, что они едва ли не считают минуты до темноты. Да какая там темнота — ночи совсем светлые! А уходить отсюда следует, не привлекая к себе ни малейшего внимания. Впрочем, на ярком закатном небе стали появляться небольшие тучки — возможно, ночью будет дождь. А что, пора и воде с неба пролиться, непривычная для наших мест жара стоит уже давненько.
Незадолго до нашего ухода Дан собрал нас всех у себя на чердаке. Там, в небольшой комнатке на столике у окна тремя отдельными, весьма немалыми кучками лежало по пригоршне драгоценностей вперемежку с золотыми империалами.
— Выслушайте меня, и не обижайтесь, — начал Дан, и в его голосе вновь появились властные нотки, которых сложно было ослушаться. — Райса, ты, думается, прекрасно поняла, что мы не совсем те, за кого себя выдаем. А если быть точнее — совсем не те. Здесь, на столе, я разложил небольшую награду для вас троих: тебя, Лии и Элсет. Не знаю, как дальше повернется жизнь, да и Элсет здесь нет, а Лия уйдет с нами… Одна из этой горстки драгоценностей — твоя. Отказа я не принимаю, сочту за оскорбление. Это — не плата, а просто выражение искренней благодарности. Знаю, что лежащие здесь несколько побрякушек и монет совершенно недостаточная плата за верность и преданность, но, увы, в данный момент эти жалкие блестящие кучки единственное, чем я могу выразить свое хорошее отношение ко всем вам. Райса, прошу тебя хорошенько прятать в укромное место все эти мелочи, как свои, так и те, что принадлежат Элсет и Лие. Причем сейчас же, безотлагательно, и, что крайне желательно, не в доме. Один Всеблагой знает, когда они смогут ими воспользоваться. Пока эти драгоценности не стоит показывать никому. И вот еще что: ты догадываешься, кто мы на самом деле?